|
|
ГУДРУН (др.-исл. Guurun; «битва», «тайна», магический знак, руна), К р и мх и л ь д а (нем. Kriemhild, средневерх-ненем. Kriemhilt), германо-скандинавский мифо-эпический образ, жена Сигурда (Зигфрида).
Скандинавский вариант Гудрун — представительница рода Гьюкунгов, правивших бургундами, сестра Гуннара и Хёгни. Когда ко двору бургундских королей прибыл герой Сигурд, мать Гудрун дала ему испить напиток забвения и он, забыв о своём обручении с Брюнхильд, женился на Гудрун, Брюнхильд же обманом была выдана за Гуннара, причём Сигурд помог ему в сватовстве, выполнив за него брачные испытания. После того как во время спора между Гудрун и Брюнхильд о том, чей муж доблестнее, обман раскрылся, Брюнхильд, любящая Сигурда и оскорблённая его невольным клятвопреступлением, стала подстрекать Гуннара убить Сигурда и добилась своего. Убийство мужа повергло Гудрун в сильное горе, и в песнях о Гудрун (в «Старшей Эдде») рассказывается о ритуальных плачах окружающих её женщин и о её собственных вдовьих сетованиях.
Однако в скандинавском эпосе Гудрун далека от мысли мстить братьям за смерть мужа, и сам Сигурд, умирая, утешает её напоминанием о том, что ещё живы её братья («Краткая песнь о Сигурде» 25): братья — кровные родичи ближе ей, чем муж. Впоследствии Гудрун выходит замуж за гуннского владыку Атли (в прозаическом вступлении ко «Второй песни о Гудрун» сказано, что прежде чем она согласилась на новый брак, ей дали выпить Напиток забвения). Гудрун тщетно пыталась предостеречь братьев от поездки к Атли, а после того как он с ними жестоко расправился, отомстила ему: умертвила своих сыновей от брака с Атли и дала ему съесть приготовленное из их сердец блюдо, после чего убила и самого Атли, предав огню его палаты вместе со всеми их обитателями («Старшая Эдда», «Песнь об Атли»). В более поздних «Речах Атли» («Старшая Эдда») Гудрун принимает участие в схватке своих братьев с гуннами и подаёт Атли испить пиво, смешанное с кровью убитых ею детей. В роли мстительницы выступает Гудрун и в эддических песнях «Подстрекательство Гудрун» и «Речи Хамдира»; здесь она фигурирует как жена конунга Ионакра, дочь которого Сванхильд подверглась жестокой казни за супружескую измену, и Гудрун подстрекает своих сыновей отомстить виновнику — конунгу Ёрмунрекку. Коллизия завершается гибелью всех её детей.
В эддических песнях, в которых фигурирует Гудрун, обычно не усматривают существенного мифологического содержания, видимо потому, что в ряде песней Гудрун изображается в элегических тонах (оплакивание ею Сиггурда и собственной судьбы). Но эти черты судя по всему, вторичные, в генезисе песней их появлению предшествовал, как показал А. Вольф, непсихологизированный образ суровой мстительницы, которая совершает акт родовой мести и исполняет жертвенные ритуалы, подчиняясь лишь велениям коллективного этоса, понимаемого как судьба. Умерщвление ею собственных сыновей имело, возможно, в качестве исходного мотива характет жертвоприношения; в «Речах Атли» в этой связи устами самих сыновей прямо сказано: «принеси детей в жертву, коль желаешь». Готовясь к убийству Атли, Гудрун раздаёт золото и другие сокровища, причём в «Песни об Атли» содержит выражение: «она выращивает судьбу» (очевидно, речь идёт о ритуальных актах), и следующее за ним убийство гуннского короля опять-таки выглядит как принесение жертвы). Высказывалось предположение (в часности, Г. Шнайдером), что в первоначальной версии эпоса Гудрун и сама погибла в огне, на который она обрекла дом Атли; толкование этого и подобных поступков (Брюнхильд в песнях Сигурде, Сигню в «Саге о Вёльсунгах») А. Хойслером как «кары», которой героиня добровольно подвергает себя за содеянное зло, принять трудно более убедительным представляется их понимание как жертвенных самозакланий. Иными словами, в песнях о Г. и Атли, по-видимому, содержалась ритуальная основа, затемненная в период их последующего бытования и пересочинения. В сознании Кримхильды сокровища Зигфрида, которым завладели бургундские правители, неразрывно объединяются с самим героем, и теперь уже она сама (а не Атли, как в эддических песнях) требует у Хагена отдать ей золотой клад, выступающий как символ её былого процветания, власти и супружеского счастья. Таким образом, и здесь ещё можно обнаружить следы архаического представления о золоте — воплощении «удачи» и благополучия его обладателя, — но уже в стёртом виде, видимо, уже не вполне ясные автору эпопеи.